— Вы надели перчатку, когда взяли пистолет, — пояснил Беркович. — А может, обмотали руку своим платком… Во всяком случае, на пистолете наверняка не будет ваших пальцевых следов, это очевидно.
— Не понимаю… — пробормотала Грета, глядя на Берковича с ужасом
— Все вы прекрасно понимаете! — отрезал сержант. — Почему вы убили мужа?
— Он, — всхлипнула Грета. — Он — негодяй! Он даже здесь мне изменил с этой… с этой Она не смогла закончить фразу, ее душили слезы ненависти.
— Я слышала, та женщина убила мужа, — сказала Наташа, когда полчаса спустя Борис вернулся наконец в свой номер.
— Быстро же распространяются слухи, — пробормотал сержант.
— Господи, — воскликнула Наташа, — здесь всего-то десять метров! Не такая уж большая скорость…
— Да, она убила, — подтвердил Беркович. — И хотела выдать это за чью-то месть. Но… Не женское это дело — убивать Она стреляла в номере и хотела убедить полицию в том, что убийца стрелял из коридора, а потом сбежал. Но стрелянные гильзы лежали у стены в комнате, а вовсе не в коридоре… Про гильзы женщина совсем забыла… А может, и вовсе не знала.
— Когда я буду тебя убивать, — серьезно сказала Наташа, — то непременно позабочусь о гильзах. Соберу их в платочек и выброшу в окно.
Дело двенадцатое. АЛИБИ ПРИ ЛУНЕ
Меня всегда удивляло, — сказал инспектор Хутиэли, — как Эркюлю Пуаро удается даже во время отдыха на Ривьере сталкиваться с убийством? Иные могут всю жизнь прожить и ни разу не увидеть убитого человека, а туг, смотри-ка, именно профессиональный сыщик именно в нужный момент оказывается в нужном месте…
— Да, — сдерживая смех, ответил Беркович, — это Агата Кристи не продумала. Отступила, так сказать, от жизненной правды.
— Конечно! — воскликнул Хутиэли. — Все это очень неправдоподобно.
— Согласен, — кивнул Беркович. — Я понял, на что вы намекаете. Мол, как только некий сержант Беркович отправился отдохнуть в Эйлат, так сразу в гостинице убили человека. Будто нарочно, чтобы Беркович смог продемонстрировать свои таланты.
— Ты правильно меня понял, — усмехнулся Хутиэли.
— Уж не намекаете ли вы, инспектор, — сурово сказал Беркович, — что я специально это убийство организовал?
— Согласись, Борис, что это странно: как только ты отправился в…
— Ну да, — несколько невежливо прервал начальника сержант, — это я уже понял. Отныне я не буду останавливаться в отелях, а равно и в кемпингах, а также не буду ходить в театры и прочие увеселительные заведения. Ибо достаточно мне где-то появиться, как там происходит убийство…
— Не преувеличивай! — сказал Хутиэли. — Одно совпадение — еще не статистика. Но если это случится во второй и третий раз…
— … То мне лучше будет последовать примеру Пуаро и уволиться из полиции, чтобы заняться частным сыском.
— Вот еще! Ты мне и здесь пригодишься, — заключил дискуссию инспектор. — А что касается жизненной правды, то в реальности случаются куда более странные совпадения, чем в романах. Помню, в прошлом году приехала к нам в гости тетя из Майами…
Поскольку историю с тетей, нашедшей племянника по фотографии в местной газете. Беркович слышал
Вопрос заключался в том, оставался ли кто-то из этих людей в коттедже до семи минут третьего, когда прозвучали выстрелы. Эдельман жил недалеко от Зюсса, в Бней-Браке, это была территория, где комиссар Пундак чувствовал себя хозяином. Он немедленно явился к Эдельману домой, изъял для экспертизы принадлежавший хозяину пистолет (проверка на месте показала, что оружием давно не пользовались) и устроил Соломону и его жене Эстер допрос с пристрастием. Эстер утверждала (вопли ее слышны были на соседней улице), что муж вернулся домой в полночь, был трезв и спал до утра как младенец, успев, правда, исполнить свои супружеские обязанности. Соломон подтвердил все, сказанное женой, добавив, что, уезжая, оставил Арона одного и, естественно, живого.
Похоже было, что Эдельман действительно не имел к убийству никакого отношения. Оставался Биби Кабира, который жил на своей вилле в северном Тель-Авиве. Пундак с удовольствием нагрянул бы к Кабире сам, но для этого нужно было получить разрешение, поскольку формально это была не его территория. Поэтому…
— Понятно, — сказал Беркович. — Уже потеряно много времени, инспектор.
— Да, — кивнул Хутиэли. — Поезжай, разберись с этим Кабирой. Собственно, твоя задача — проверить алиби. Расследование ведет Пундак, пусть сам и расхлебывает кашу…
Берковичу пришлось долго звонить в дверь. Кабира открыл минут через десять, глаза у него были заспанными, и он не понимал чего от него хотят. Где он был ночью? А почему, собственно, это так важно? Услышав о смерти Зюсса, Кабира долго смотрел в одну точку, а потом пришел наконец в себя и засуетился.
— Думаете, это я его… э… — бормотал он. — Ничего подобного, клянусь… У меня и пистолета нет, и права на ношение оружия… Можете хоть все обыскать… И вообще, я был у Арона несколько минут. Этот, как его… Эдельман тоже приезжал, но раньше, я его не застал…
Я передал Арону деньги… Сколько? Три тысячи я был ему должен… И уехал, потому что… О! Так я вам сейчас покажу!
Кабира хлопнул себя по лбу с такой силой, что Бер-кович подумал, что музыкант хотел вышибить себе мозги. В следующую секунду Кабира бросился к лестнице, которая вела на второй этаж, и сержант поднялся следом, стараясь держаться поближе к «объекту». Наверху оказалась только дверь на крышу, распахнутая настежь. Крыша виллы была своеобразным летним салоном под открытым небом — здесь стояли диван, журнальный и сервировочный столики, кресло-качалка, куда Кабира немедленно и бросился, будто его не держали ноги.
— Уф, — шумно вздохнул он. — Хотите выпить? Кола в той бутылке, видите?
— Вижу, — сказал Беркович. — Но вы не ответили на мой вопрос: можете ли вы доказать, что после часа ночи и до утра находились здесь? Вы понимаете, что вас могут обвинить…
— Чушь! — воскликнул Кабира, раскачиваясь в кресле. Он уже вполне пришел в себя и, похоже, разговор с сержантом даже начал доставлять ему удовольствие. — Я был дома и легко вам это докажу. Я наблюдал за метеорами, вот что я делал ночью!
— За метеорами? — удивился Беркович.
— За метеорами! — повторил Кабира. — Вы не знаете? Сегодня ночью прошел метеорный дождь, об этом же все газеты писали! Я человек романтического склада, поэтому после работы заехал к Арону, отдал деньги и поспешил домой. Поднялся сюда и до трех часов следил за метеорами. А потом пошел спать. Могу доказать, нет проблемы! Я фотографировал небо своим «поляроидом». Ни черта, конечно, не получилось, я думал, что смогу сфотографировать след метеора, но вьщержка, должно быть, слишком мала… Но время! На фотографии ведь отпечатывается дата и время съемки! Вон там посмотрите, сержант, на журнальном столике.
Беркович взял в руки стопку фотографий. «Поляроид», о котором говорил Кабира, лежал здесь же. Да… Неизвестно, каким Кабира был музыкантом, но фотограф из него был никудышним. Чернота, только на двух снимках из восьми виден был бледный, явно не пропечатанный, серп луны. Но время отмечено — это факт. Беркович перебрал фотографии — первая была сделана в час тридцать две минуты, последняя, восьмая, в два часа двадцать девять минут. Что ж, если так, то Кабира действительно никак не мог оказаться в два часа семь минут в коттедже Зюсса… Надежное алиби.
«Слишком надежное», — подумал Беркович. Он взял в руки фотоаппарат и сверил числа в окошечке с временем на своих часах. Разница составила одну мину ту. Значит, Кабира не соврал, и в два часа он был здесь, пялился в небо и…
— Надежное алиби, — сказал Беркович. — Вы позволите изъять аппарат и фотографии, их нужно будет использовать в качестве вещественных доказательств. Сейчас я составлю протокол…
— Пожалуйста, — величественно кивнул Кабира. — Я честный человек, мне нечего скрывать…
— Его честность, — сказал сержант Беркович инспектору Хутиэли полчаса спустя, — с самого начала вызывала сомнения. Слишком уж он играл на публику. Когда я увидел фотографии, то не сразу понял… Видите ли, инспектор, он подвел электронный таймер фотоаппарата на два часа назад, а потом, сделав снимки, опять поставил точное время. Но луна… Господин Кабира забыл о луне. Она восходит сейчас около половины четвертого.