— Работай спокойно, думаю, что это дело мы сегодня закончим.

В салоне было тихо как на кладбище. Звук в телевизоре выключили, и «Пополитика» производила странное впечатление немого кино, где один комик никак не мог попасть другому ногой в глаз. Наташа сидела на краешке дивана и смотрела на Бориса испуганными глазами, в которых застыли слезы. Беркович улыбнулся ей, а другим гостям сказал:

— Господа, надеюсь, что долго вас задерживать не придется. Ясно, что вы не имеете к убийству Иосифа никакого отношения.

— Как мог кто-то войти в дом и выйти, а мы не услышали? — хрипло спросил верзила по имени Дмитрий, хозяин сети магазинов «Электро-Дима».

— Никто не входил, — пожал плечами Беркович.

— Но вы сказали… — Дмитрий хотел развить свою мысль, но Беркович не дал ему закончить:

— На столе, за которым сидел бедняга Иосиф, кое-чего не хватает. Мне кажется, что этот предмет позволит мне найти убийцу.

— Не хватает? — подал голос коротышка Аркадий, невзрачный тип, владевший, однако, выгодным делом — он продавал пиратские компьютерные диски. — Не хватает марки. Черт, из-за какой-то марки убить человека!

— Не только марки, — сказал Беркович, — но кое-чего еще. Я понимаю, что марки у убийцы нет, он успел ее спрятать. Но именно потому, что все мысли его были заняты тем, где бы спрятать марку, убийца не успел спрятать другой предмет, которым он воспользовался после того, как ударил Иосифа по голове стальным прутом…

Кто-то из женщин взвизгнул, представив, должно быть, эту картину — воображение всегда рисует более страшные сцены убийств, чем они есть на самом деле. Мужчины бросали друг на друга настороженные и злые взгляды, а Беркович наблюдал за этой сценой, прислонившись к дверному косяку. У кого-то сейчас обязательно должны были сдать нервы… Что он скажет? Попросится в туалет? Или заявит, что здесь трудно дышать и нужно открыть окно? Дмитрий — «Электро-Дима» — встал и спросил:

— Я могу позвонить домой? Хочу предупредить, что задерживаюсь. Мой сотовый телефон в куртке, а куртка на вешалке.

— Принести вам? — осведомился Беркович.

— Я сам, если позволите…

— Пожалуйста, — Беркович пожал плечами и отступил в сторону. Когда Дмитрий проходил мимо, Беркович ловко провел руками по его карманам и извлек из правого небольшую лупу. Дмитрий вскрикнул и попытался было ударить сержанта по руке, но его уже крепко держал подоспевший на помощь полицейский.

— Лупа Иосифа, — удовлетворенно сказал Беркович. — Именно ее недоставало на столе. Все было на месте, кроме лупы. Вы ведь должны были рассмотреть марки на странице, выбрать нужную…

— Ну, лупу он сунул в карман механически, — заметил инспектор Хутиэли, когда Беркович закончил рассказ, — мысли его были заняты маркой. Куда он ее все-таки спрятал?

— Очень просто — налепил на старый конверт и, возвращаясь в салон, бросил конверт в мусорную корзину. В мусоре марку искали бы в последнюю очередь, у Дмитрия было бы время забрать конверт.

— Тебе просто повезло, — насмешливо сказал инспектор. — Если бы у этого негодяя было острое зрение, он не воспользовался бы лупой и тебе не удалось бы так легко его разоблачить.

— Ну, так он сделал бы другую ошибку, — пожал плечами Беркович, — эти дилетанты всегда ошибаются. Даже убить человека толком не умеют…

Дело седьмое. КАПЛЯ КРАСКИ

Хамсин был жесток, как вражеский пехотинец. Он нападал на каждого, кто осмеливался, образно выражаясь, высунуть голову из окопа, а если говорить на простом человеческом языке — выйти из комнаты с кондиционированным воздухом на улицу, где не только нечем было дышать, но казалось, что жаркий воздух стоит стеной: шершавой, плотной и вечной, как Стена плача.

Беркович прошел десять метров от машины до холла Управления полиции, и у него заболела голова. Инспектор еще не появился, что показалось Берковичу странным — Хутиэли обычно приходил на службу раньше всех, и сержант не мог вспомнить случая, когда инспектор опаздывал.

«Неужели заболел?» — подумал сержант. Он не успел додумать эту мысль до логического конца, потому что на столе Хутиэли зазвонил телефон. Помедлив, Беркович поднял трубку.

— Амнон? — это был голос сержанта Горелика.

— Нет, это Борис, — сказал Беркович. — Инспектора еще нет, боюсь, не заболел ли он?

— Конечно, нет, — уверенно сказал Горелик. — Если Амнон заболеет, это будет означать, что мир перевернулся.

— Должно быть, мир действительно перевернулся, — пробормотал Беркович. — На улице такая жара, какой не было сто лет.

— А ты помнишь, какая была погода сто лет назад? — удивился Горелик. — Я думал, ты моложе.

— Я-то моложе, — уныло сказал Беркович, — но хамсину на это плевать.

— Да, — согласился Горелик. — Знаешь, что я скажу? Сохнут поступает мудро, не сообщая в своих рекламных материалах о том, какие в Израиле бывают хамсины. Иначе сюда ехали бы репатрианты только из Эфиопии — им к жаре не привыкать.

Беркович положил трубку. «Надо, — подумал он, — позвонить инспектору, вдруг действительно что-то случилось?» Дверь распахнулась, и Хутиэли собственной персоной появился на пороге, вытирая платком вспотевшую шею.

— Привет, Борис, — сказал он. — Стоит задержаться на минуту, и подчиненный уже норовит занять кресло начальника.

— С вами все в порядке? — осведомился Беркович, возвращаясь к своему столу.

— Со мной — да, — кивнул инспектор. — А в природе полный непорядок. На перекрестке Алленби и Бен-Иегуды не работают светофоры, пробка растянулась на полкилометра, пришлось постоять. Я тебе звонил, но ты упорно разговаривал по моему телефону.

— Позвонил сержант Горелик, кстати, он искал вас…

— Подождет… Вот что, Борис, вид у тебя неважный, отправляйся домой, попробуй отоспаться. Если понадобишься, я тебя вызову.

— А вы?

— Не хочешь ли ты сказать, что я плохо выгляжу?

— Вы выглядите замечательно, но…

— Ну, так что мне тогда делать дома? Внуков нянчить? Отправляйся. Считай, что это приказ.

— Слушаюсь! — бодро сказал Беркович и покинул кабинет, предвкушая несколько часов беспробудного сна.

Он сел за руль, включил двигатель, кондиционер заработал, и доменная печь, в которую превратилась машина всего за полчаса, стала понемногу охлаждаться.

Беркович медленно выехал со стоянки, свернул вправо и увидев, что кто-то машет ему рукой, притормозил у тротуара. Человек, открывший дверцу машины, показался сержанту знакомым. Если бы не жара, Беркович узнал бы его сразу

— это был хозяин фалафельной, расположенной напротив Управления, здесь сержант довольно часто покупал что-нибудь перекусить или холодную «колу».

— Простите, — сказал фалафелыцик, — моя машина в ремонте… Если вы едете в сторону севера…

— Садитесь, — предложил Беркович. — Это ведь ваша фалафельная вон там, напротив?

— Да, вы меня знаете? Ваше лицо мне тоже знакомо. Впрочем, у меня все полицейские покупают. Мое имя Юваль Шумейкер.

Беркович вывел наконец машину в левый ряд и прибавил скорость. Вести разговоры ему не хотелось, но молчать было неудобно, и он сказал:

— Хорошо идет торговля? Не жалуетесь? Вопрос уже предполагал, каким будет ответ, и Шу-мейкеру оставалось только кивнуть головой:

— А чего жаловаться? Место хорошее. Рядом Моше материей торгует, пусть он жалуется. Тряпки можно купить, а можно не покупать. А фалафель едят всегда… Простите, сержант, вы не очень торопитесь?

Беркович пожал плечами.

— Здесь, за светофором направо, живет приятель, я хотел забрать у него кое-что… Он у меня одолжил ящик с инструментами неделю назад… Это на две секунды, вас не затруднит?

Да о чем разговор? — великодушно согласился Беркович и за светофором притормозил. Здесь начинался район коттеджей, дома были отделены от дороги невысокими заборами и небольшими садами. Впрочем, сады — слишком громкое название для пяти-шести фруктовых деревьев, стоявших перед каждым домиком.

Я мигом, — сказал Шумейкер и выскочил в жару. Одним прыжком он пересек тротуар, помчался по дорожке к дому, взбежал на несколько ступенек и постучал в дверь. Что-то в движениях Шумейкера показалось Берковичу странным, но он не стал вдумываться — сегодня странным казалось все на свете, даже единственное белое облако, неподвижно висевшее в вышине и похожее на ковер-самолет старика Хоттабыча. Беркович лениво следил взглядом за Шумейкером, который продолжал колотить в дверь, хотя ясно было уже, что хозяина нет дома. Наконец это понял и фалафелыцик, повернулся и направился было назад, но неожиданно издал вопль, который Беркович услышал даже за закрытыми дверьми машины, и показал рукой куда-то влево, где лежало что-то, невидимое за деревьями.